Наталия Видмарович (Загребский университет, Хорватия)

ПАСХАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ ТЕКСТА. ИЖЕВСК, 2007. С. 299-301.

Книга И.А.Есаулова «Пасхальность русской словесности» вышла в свет в декабре 2004 года. Ее можно считать продолжением его предыдущей работы – «Категория соборности русской литературы», поскольку оба труда посвящены изучению русской литературы в контексте русской православной традиции. Однако, как уже следует из самого заглавия (речь идет именно о словесности, что выходит за рамки одной только художественной литературы), новая книга  Есаулова шире и по идейно-теоретическому замыслу, и по его практической реализации. В его работе – особенно в первых трех главах -  тщательную разработку и обоснование получает проблема новых критериев в (пере)оценке и исследовании отечественной литературы. Обращение автора к этой теме продиктовано намерением вскрыть причины серьезного кризиса в изучении литературы, который стал особенно ощутим в постсоветское время, когда с устранением барьера, отделяющего советское литературоведение от его оппозиции, многие литературоведы оказались не готовыми к новым условиям.

Вчерашние представители официальной науки и их противники при всем различии своих  концепций и мировоззрений сошлись в неприятии многого из того, что они сами называют традиционным в литературе, не уточняя, как правило, что речь идет о традиции христианской. Практически это означало, что и литературоведы постсоветского времени оказались в плену прежней системы ценностей, взращенной на революционно-демократической закваске «прогрессивной» журналистики XIX века и доминировавшей на протяжении всего XX века. В свое время «революционные демократы» создали собственный миф из своих идейных установок, под который  позднее теоретики послереволюционной эпохи подвели марксистскую основу, провозгласив его основным направлением развития литературы и культуры. Все, что от этого мифа отклонялось, объявлялось реакционным, а, если речь шла о классиках русской литературы, то подобная неувязка объяснялась их «заблуждениями» и «ошибками».

Анализируя работы дореволюционных и послереволюционных критиков, Есаулов  показывает, что подход к литературе на протяжении всего XX века был избирательным и крайне необъективным, так как из контекста выдергивались события и факты, подгонявшиеся под задуманную схему «обличительной, «критической», а значит, и «демократической» литературы. Признавая все же существование традиции, противоположной «критическому» направлению, исследователи объявляли ее враждебной, поскольку традиция была христианской, [299] православной и, разумеется, шла вразрез с «новой» религией, провозглашенной после революции.

Итак, общность аксиологии в смысле неприятия христианской традиции, как показывает автор, стала основой искаженной интерпретации произведений в XX веке. Этим и объясняется тот странный факт, что, в процессе исследования критики разной ориентации нередко и сейчас прибегают к одному и тому же набору аргументов, лишь по-новому расставляя акценты. Тысячелетняя история русской культуры для тех и других оказалась чем-то изжитым, не отвечающим духу времени, возврат к которому есть шаг назад.

Констатируя сейчас уже ставший бесспорным факт, что русская художественная литература имела христианское основание, критикуя тех, кто ориентирован на трактовку поэтики писателей без учета духовных религиозных корней их творчества, Есаулов одновременно предостерегает и от скатывания в иную крайность - интерпретацию творчества тех же писателей с отталкиванием исключительно от православной религиозности. Автор подчеркивает, что обе интерпретации в настоящее время взаимно исключаются, называя в качестве источника этого конфликта разрыв между духовной и светской литературой, возникший в том же XIX веке. Книга Есаулова – это попытка его преодоления, однако не путем примирения двух противостоящих подходов или компромисса между ними. Есаулов выдвигает необходимость выработки нового подхода с опорой на мощную традицию прошлого, стержень которой составляет православие. Другими словами, творчество писателя независимо от его мировоззрения следует толковать также с учетом того подспудного воздействия, которое православная традиция  на него оказывает, сознает это сам писатель или нет,  или - как удачно это называет сам автор – с учетом его укорененности в толщу православной религиозной традиции.

Научная новизна книги Есаулова определяется еще и тем, что его труд явился первой попыткой не только выделить одно из основных глубинных представлений русского народа, которые оказывают кардинальное влияние на типы мышления, на культуру и совокупную жизнь носителей культуры, но и всесторонне обосновать его. Затрагивая вопрос христоцентризма литературы в целом, автор акцентирует свое внимание на двух основных христианских празднествах – Рождестве и Пасхе, ориентация на которые определила и основное различие между культурой Востока и Запада. Исходя из этого, пасхальность он рассматривает не просто как сюжет или жанр (работ, кстати, и на эту тему до настоящего времени написано немного), но гораздо шире - как архетип, т.е как «культурное бессознательное: сформированное той или иной традицией тип мышления, порождающий целый шлейф культурных последствий, вплоть до тех или иных стереотипов поведения» (С. 12). Важно подчеркнуть, что   Есаулова невозможно упрекнуть в радикализме – более того, он несколько раз оговаривается, что не распространяет пасхальный архетип абсолютно на всю литературу. Однако, указывая на особое значение Пасхи в совокупной жизни русского народа и отталкиваясь от высказанной в свое время мысли Н.С. Трубецкого о том, что сердцевиной религиозности, воспринятой древнерусским обществом от Византии, составляла ориентация на преображение человека и всего мира через Воскресение, автор убедительно показывает, что пасхальный архетип действительно является  доминантным архетипом русской литературы.

Исходя из подобной установки, Есаулов предлагает новую концепцию прочтения произведений, исследуя движение мысли автора с опорой на выделенный им архетип. К анализу автор привлекает многочисленные и довольно разнородные  произведения русской литературы XIX и XX века от Пушкина и Гоголя – до Маяковского, Блока, Платонова, Пастернака и других. Однако именно эта разнородность, позволяющая рассмотреть проявление архетипа в различных сюжетах и жанрах литературы, как раз и служит на наш взгляд наиболее ярким подтверждением правильности его теории. Более того, предложенный новый контекст понимания может послужить и способом  восстановления прерванной традиции на качественно новом уровне, и одним из основных критериев в осмыслении и написании новой истории литературы XIX и XX века.  [301]